Игровая деятельность.
Если проанализировать любую человеческую деятельность до самих пределов нашего познания, она окажется не более, чем игрой. Нечто Сущее помимо игры в чистом виде как искусственно сконструированной модели реальной жизни создало большое количество игровых элементов, которые вкраплены в эту жизнь, переплелись с нею порой до такой степени, что трудно провести грань между игрой и борьбой за существование, используя для реализации своего Бытия врожденные стремления человека стремиться ввысь, переживать чувство удовольствия от борьбы, напряжения и победы, разгадывания тайн, создания вокруг себя красоты и гармонии.
Элементы игры пронизывают труд, бизнес, войны, художественное и научное творчество. Между реальной жизнью и игрой нет непроходимой границы. Более того, эта граница не просто проходима, часто она совершенно размыта, и отделить игру от работы довольно сложно, а порою и невозможно.
Следует отметить, что игра старше культуры, как бы несовершенно его ни определяли, в любом случае предполагает человеческое общество, а животные вовсе не ждали появления человека, чтобы он их научил играть. Но необходимо сразу же выделить один весьма важный пункт. Даже в своих простейших формах и уже в жизни животных игра представляет собой нечто большее, чем чисто физиологическое явление либо физиологически обусловленная физическая реакция.
Игра как таковая перешагивает рамки чисто биологической или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра – содержательная функция со многими гранями смысла. В игре «подыгрывает», участвует нечто такое. Что превосходит непосредственное стремление к поддержанию жизни и вкладывает в данное действие определенный смысл.
Всякая игра что-то значит. Если этот активный принцип, сообщающий игре свою сущность, назвать духом, это будет преувеличением; назвать же его инстинктом – значит ничего не сказать. Как бы к нему не относиться, во всяком случае этим «смыслом» игры ясно обнаруживает себя некий имматериальный элемент в самой сущности игры.
Наблюдения за спонтанной социальной деятельностью, обнаруживают, что время от времени разные аспекты поведения людей (позы, голос, точки зрения, разговорный словарь и т. п.) заметно меняются. Поведенческие изменения зачастую сопровождаются эмоциональными. У каждого человека некий набор поведенческих схем соотносится с определенным состоянием его сознания. А с другим психическим состоянием, часто несовместимым с первым, бывает связан уже другой набор схем. Эти различия и изменения приводят нас к мысли о существовании различных состояний Я.
Психологи и физиологи, наблюдая, описывая и объясняя игры животных, детей и взрослых пытаются установить природу и значение игры и отвести игре подобающее место в плане бытия. В любом научном исследовании, при любом научном подходе безоговорочно и повсеместно принимается за отправную точку мысль, что игра занимает важное место в жизни, выполняет в ней необходимую, во всяком случае полезную, функцию. Многочисленные попытки определения этой биологической функции игры расходятся весьма значительно. Однако во всех толкованиях общим является то, что они исходят из посылки, что игра совершается для чего-то иного, служащего в свою очередь некой биологической целесообразности.
Игра есть борьба за что-нибудь или же представление чего-нибудь. Обе эти функции без труда объединяются таким образом, что игра «представляет» борьбу за что-то либо является состязанием в том, кто лучше других что-то представит. Слово «представлять» по своему происхождению значит «ставить что-то перед глазами». Это представление есть «как будто» воплощение, мнимое осуществление, есть плод «воображения», то есть выражения или представления в образе.
Для раннего человека что-то мочь или сметь означало власть, а что-то знать – магическую власть. Ибо для него всякое знание находилось в прямой связи с самим миропорядком. Поэтому во время священных празднеств люди состязались в подобном знании, ибо в произнесенном слове, по их мнению, оживает влияние на упомянутый мировой порядок.
Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества все уже переплетаются с игрой. Возьмем язык, самый первый и самый высший инструмент, созданный человеком для того, чтобы сообщать, учить, повелевать. Язык, с помощью которого он различает, определяет, констатирует, короче говоря, называет, то есть возвышает вещи до сферы духа.
Дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивает играючи с уровня материального на уровень мысли. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов. Так человечество все снова и снова творит свое выражение бытия, рядом с миром природы – свой второй измышленный мир.
Поэзия намеренно культивирует способность языка творить образ. Все, что в поэзии постепенно признается как осознанное качество: красота, священное, магическая сила – первоначально вплетено в примат игры. То, что поэтическая речь делает с образами, есть игра. Она располагает их в стилистическом порядке, она вкладывает в них тайны, так, что каждый образ играя, отвечает на какую-либо загадку. Элементы и средства поэзии следует понимать как игровые функции. Зачем человек подчиняет слово размеру, метру, ритму? Бытие поэзии протекает большей частью в форме коллективных игр, и Хейзинга полагает, что человек сочиняет стихи, потому, что он должен играть в коллективе.
Большое внимание уделяется формообразующему значению исторически складывающихся идеалов социальной жизни, в которых содержится много игрового, и более всего они связаны с областью мечты, фантазии, утопических иллюзий. Игра – необходимый способ социальной жизни, то, что поддерживает идеал, в свою очередь определяющий духовную историю культуры. Если провести некую параллель с теннисом, то мечта помогает играть и стремиться к лучшему. Она помогает переживать неудачи, работать и продолжать двигаться вперед, достигая новые цели.
Игра – это такое действие, которое сопровождается чувствами подъема, напряжения и несет с собой радость и разрядку. Настроение игры есть отрешенность и восторг – священный или просто праздничный, смотря по тому, является ли игра сакральным действием или просто забавой. Это – свободное действие, протекающее в определенных рамках места, времени и смысла, в обозримом порядке, по добровольно принятым правилами вне сферы материальной пользы или необходимости.
Игра имеет склонность быть красивой. Слова, с помощью которых мы можем именовать элементы игры, принадлежат в большей частью сфере эстетического. Это те же термины, которыми мы обозначаем проявления прекрасного: напряжение, равновесие, балансирование, чередование контраст, вариантность, завязка и развязка, разрешение.
Когда игра порождает красоту, то ценность этой игры для культуры тотчас становиться очевидной. Однако, безусловно необходимой для становления культуры подобная эстетическая ценность не является. С равным успехом в ранг культуры могут возвести физические, интеллектуальные, моральные или духовные ценности. Чем более игра способна повышать интенсивность жизни индивидуума или группы, тем полнее растворяется она в культуре.
Раскрывая взаимосвязь архаической культуры и игры, Й. Хейзинга находит, что по всей Земле на территории обитания раннего человеческого общества господствует комплекс абсолютно однотипных представлений и обычаев агонистического характера. Готовое объяснение этой однотипности, этого подобия, он видит в самой человеческой натуре, которая постоянно стремится ввысь, неважно, будет ли эта высь земной славой или превосходством или победой над всем земным.
Игра и есть та самая врожденная функция, благодаря которой человек осуществляет это свое стремление. Играющий, коль скоро он одержим желанием выиграть, должен держаться в предписываемых игрой рамках дозволенного. Рассматривая различные виды состязаний – загадки, средневековые турниры, войны, правосудие, культовые обряды и празднества, научные споры и конкурсы на лучшее знание, прослеживается священный ритуал и праздничное состязание – вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра и в игре. В постоянно возобновляемых, освященных ритуалами боевых игрищах прорастают сами формы культуры, развивается структура общественной жизни. Аристократический быт принял форму возвышающей игры, игры чести и доблести. Идея благородного соперничества, таким образом, является одним из самых мощных импульсов культуры.
В психологии существуют понятия «моральное убеждение», «моральное поведение». Моральное убеждение определятся как процесс принятия решения, во время которого оценивается правильность или не правильность действия. И моральное поведение представляет собой осуществление действия, которое считается правильным или неправильным. Таким образом, моральное убеждение является результатом индивидуального опыта, а также психического развития и, как считают, определяет моральное поведение.
Кроме этого моральное убеждение рассматривают как совокупность общих этических принципов, которые лежат в основе выявления порядочности.
Среди общих признаков игры отмечается напряжение или непредсказуемость. Элемент напряжения составляет в игре особое и важное место. Напряжение означает неуверенность, неустойчивость, некий шанс или возможность. Чтобы нечто «удалось» требуются усилия. Именно элемент напряжения сообщает игровой деятельности, которая сама по себе лежит вне области добра и зла, вполне определенное этическое содержание.
Всегда стоит вопрос: повезет ли, удастся ли выиграть? В ситуации неизвестности появляется ощущение тревоги. Состояние тревоги представляет собой временный, постоянно меняющееся эмоциональное состояние с субъективными, сознательно воспринятыми ощущениями тревоги и напряжения, связанных с активизацией автономной нервной системы.
Кроме всего выше сказанного об игре необходимо заметить следующее. Гадамер увидел всю действительность как замкнутый смысловой круг, в котором выполняется все. «В тех случаях, когда действительность понимается как игра, на первый план выступает действительность игры. Мир произведения искусства, в котором игра, таким образом, полностью выражается в единстве своего процесса, на деле представляет целиком и полностью преображенный мир, по отношению к которому всякий может узнать, «как на самом деле».
Это преображение, в ходе которого человеческая игра достигает своего завершения и становится искусством, называют преобразованием в структуру. Важным следствием из этого положения является то, что только в этом случае выказывается отдельность игры из изобразительной деятельности играющих, и игра состоит в чистом явлении того, что они играют. Игра как таковая, в том числе и непредсказуемость импровизации, принципиально повторима и в этой мере постоянна. Ей присущ характер произведения, «эргона». В этом смысле её называют структурой.
